О ТОМ, КАК ЭСЕН-ХАН ОТПРАВЛЯЕТ ПРОТИВ МАНАСА ВОЙСКО ВО ГЛАВЕ С ДЖОЛОЕМ
– О тигроподобный Манас, жив ли ты? Послушай, храбрый Манас: словно поток накрыли они нас, не только нас двоих, но и весь мир готовы были сожрать. Как только калмак Джолой собрался учинить разгром, как только маньчжур Нескара собрался схватить меня, твой сердечный друг Кутубий вклинился в войско китаев, одного за другим пронзил копьем силачей Илена и Шилена. Если бы он не отбил меня у них, то они бы растащили меня на конях в разные стороны, разорвали бы на части. Разломали бы они мне хребет, связали бы и били, пока душу бы из меня не выбили вон.
– Дядя Акбалта, я доволен вами и моим другом Кутубием. В мое отсутствие вы не позволили напавшим кара-китаям и маньчжурам уничтожить горсточку кыргызов и стали для них опорой. А теперь посоветуйте мне, что делать дальше.
– Сын наш Манас, ты создан на счастье сорока семей. По эту сторону Алтая, на краю желтой степи есть земля, где не летают даже птицы и не каркают вороны, где не растет ни кустика травы, где нет ни капли воды. Встретим мы их там и сразимся, как сражались наши предки, станем стрелять из ружей, натянем тетиву, много дней мы будем держать их, учиним мы им разгром, шесть дней продержимся так. За это время наши соплеменники успеют добраться до Кичи-Джылдыза и Чон-Джылдыза. После этого мы доберемся до равнинных лесов и снежных гор. Там уставшие люди наши смогут передохнуть, а дальше еще видно будет.
Услышав слова Акбалты, Манас остался недовольным, нахмурил брови и замолк надолго. Затем поднял голову и, словно ненасытный и кровожадный леопард, разгневанно забормотал:
– Что эти за слова, дядя Акбалта?.. С тех пор, как знаю, считал я вас мудрецом сорока семей. Если мы будем отступать, ведь скажут, что Манас струсил. Ведь тогда китаи будут преследовать нас и всех перебьют в пути. Если увидят, что мы испугались, то проклятые китаи будут гнать нас до самого края земли. Ведь тогда не оберешься слухов, будто бежал от китаев без оглядки трусливый Манас, и во веки веков останется позорная слава о нас, дядя Акбалта.
Разгневался храбрец не на шутку, злостью был обуян, не догонявших их китаев, а находившегося рядом Акбалту готов был проглотить он в тот час. Акбалта же уронил с рук рукоять, от испуга затрясся весь, глаза у него полезли на лоб, ноги подкосились от страха, и он чуть не отдал богу душу. На глаза ему навернулись слезы, мысли его разбежались в разные стороны, в ужасе думал он о том, как сразиться с многочисленным войском китаев.
– Один конь не ходит по косогору, мой Манас, а ты один в семье. Если луна укроется в темноте, то что станется с ночью? Если ты отдашь свой немногочисленный народ на растерзание китаям, то что станется с ним? И будь осторожен, единственный мой. Одинокому человеку сам господь друг, да будет так!
Мысли его разошлись, из глаз капали слезы; и Акбалта, отягощенный тысячами забот, распростер руки и дал свое благословение. Будто прощались они навеки, долго стояли Манас и Акбалта, держась за руки, не желая расставаться.