***

Пока хитрый Джолой раздумывал, решал, спасаться или нет, великодушный тигр изготовился к нападению и, не оглядываясь по сторонам, не страшась смерти, не озираясь вокруг, не боясь умереть, словно голодный лев, словно зоркий сокол, прицелившись чуть выше луки калмацкого седла, где находится основание сердца, и нанес удар.

Когда у калмыцкого хана Джолоя полы халата развеялись в обе стороны, глаза его вытаращились, и он, готовый к смерти, собрался откинуться назад, задние луки седла удержали его. "Если он повернет назад и ударит еще, тогда мне конец", – подумал он, теряя сознание и ожидая свой конец от рук юного бурута. И пока Манас поворачивал коня, он позвал на помощь великана Камана и великана Джона, подобного орлу. Шестьдесят зайсанов обступили Джолоя со всех сторон и, прикрывая от ударов, увели его с поля боя. Когда леопард Манас, не останавливая Торучаара, изо всех сил помчался за толпой, сбоку ему навстречу выскочил великан Джон, подобный орлу. Манас гневно вскричал, клич кыргызов повторял, глаза горели, как у льва, нацелившись стальной дубиной в мощной руке, он нанес тому удар по голове. У Джона стальной шлем с головы слетел, голова же главы сорока зайсанов разбилась, мозги растеклись, а сам он с хрипом слетел с коня. Увидевши все это, Джолой сказал великану Каману с перекрещенными ушами:  

 – Я был гороподобным великаном императорского Пекина. Любого, кого надо, убивал всегда я. Каждого, с кем сражался, добивал всегда я – Джолой. Чин с Мачином и Какан защищал всегда я. Внутри у меня огонь, а снаружи уголь, но если сейчас он догонит и ударит, не станет тотчас меня. Вся голова моя в крови, все тело мое парализовано. Когда этот Манас подрастет, он все и вся сокрушит, окаянный этот бурут за все нам отомстит. Каждого встречного он убьет и богам в жертву принесет. Если мы сразимся с этим поганым бурутом, то не одолеть нам его, у нас не хватит сил на него. Если мы вдруг сразимся, не дай бог, то навлечем на себя беду, будем схвачены мы, отрубит он нам тогда головы, как баранам, напрасно вспорет он нам животы, как бы не поволок он нас по земле и не отдал на растерзание псам. Не будем зря рисковать, а лучше отдадим мы свои богатства и сбежим к Кары-хану…

Под ложечкой у него засосало, ранее не видавший ничего подобного великан Джолой весь трясся и рассказывал, что у него на душе накипело. Тогда согласились с ним все зайсаны и бежали прочь.

Храбрый леопард Манас возвышался огромной горой, стегал то справа, то слева плеткой Торучаара под собой, пришпоривал коня и погнался за ханом Джолоем. С коротким хвостом, с нерасплющенными железными копытами, с медными ногами Торучаар широко раскрыл рот, и вся грудь его была в белой пене, смешанной с кровью, и камни из-под его копыт рассыпались, как песок, огромная, как чаша, ископыть взлетала со свистом над головой тигроподобного, отважного Манаса, и, закусив удила, конь понесся во всю прыть.

Сидя верхом на возбужденном и мчащемся вихрем Торучааре, поджавшем уши и выпрямившем спину, словно заяц, великодушный леопард Манас гнался за калмацким ханом Джолоем и заставил его обогнуть раздвоенный отрог на краю земли шесть раз. Когда дошли до склона, конь великана Джолоя Ачбуудан мчался, как косуля; когда добрались до подъёма, конь храброго Манаса Торучаар распростер свои крылья; когда же достигли поворота, скакун Торучаар летел оленем с горящими глазами. Когда Джолой понял, что ему не так легко будет уйти от Манаса, он с ловкостью повернул коня к предгорью, где заканчивается пожелтевшая степь. Но и Манас, не оставляя в покое Джолоя, не отставал от него и неотступно преследовал по всей необъятной пожелтелой степи. Наконец они дошли до бескрайней песчаной пустыни, которую китаи называют Динь-Ша и где не растет ни кустика травы, не течет ни капельки воды, где нет ни взгорья, ни холмика. "Ты ведь был крылатым скакуном, что же с тобой стряслось? Если догонит нас этот кровопийца, то он не пощадит меня", – растерянно думал Джолой, стегая плеткой Ачбуудана и уже почти смирившись со своей участью.