АЛМАНБЕТ ПРИХОДИТ К КОКЧО
Охмелевший Кокчо иногда приходил в себя и еле-еле видел пред собой Алманбета.
– У тебя на уме Акеркеч, ты за ней присматриваешь уж давно. У тебя в мыслях Акеркеч, ты за ней все следишь все равно, – пробормотал Кокчо.
Тут уж Алманбет взорвался и заорал:
– Богатырь Кокчо, водка – сильный напиток, пей его осторожно, а то совсем совесть потерять от нее не так уж будет сложно. Кумыс тоже непростой напиток, с ним обращайся умеючи, а то, глядишь, лишишься места, не заметишь, как что случилось вдруг. Разве я был бы человеком, если бы растоптал братскую дружбу, разве я остался бы порядочным, если бы позарился на твою жену?
В шапке из сизой рыси Кокчо приподнял голову, очнулся и успел сказать:
– Ты голодный оборванец, ты разрушенный сад, откуда ты явился, странник, и посеял здесь разврат?
Затем он повернулся к придворным, окружавшим его со всех сторон, и сказал:
– Да отправьте этого бродягу калмака домой. Если у него какая обида, то пусть скажет здесь при всех. Скажите ему, чтоб убирался вон подальше от Кокчо, чтобы возвращался к себе, к калмакам. Дайте ему, чего он хочет, и отправьте его восвояси, отдайте ему все, чего пожелает, и пошлите этого раба в свои края.
Все, сидевшие в доме, молча опустили головы и молчали. Тогда заговорил Алманбет:
– Да, есть у меня враги, да, есть у меня, с кем воевать, да, есть у меня родина, также есть у меня друзья и братья, что ж, богатырь Кокчо, у меня и язык есть, который умеет говорить. Я прошу у тебя коня Когала, если ты такой щедрый. Я прошу также твои доспехи, если ты такой добрый. Действительно, съезжу-ка я к своим врагам, не опасаясь их и не прикрываясь ничем от страха. Съезжу-ка я к своим кровожадным родичам, померяюсь с ними силами. Пусть твои доспехи и кольчуги станут мне защитой, я верну их тебе. Пусть красавец скакун Когала станет мне подмогой, его тоже я верну назад. Не отрекайся от слов, Кокчо, дай мне, что прошу, Кокчо.
Услышав эти слова Алманбета, Кокчо весь затрясся:
– Говорили, что там, где растет груша, там растет и шиповник. Говорили, что собака может лишь мечтать о помоях. Разве может сравниться медведь со львом? Глядите-ка, какой позор просить у меня коня!
Когда услышал эти слова, Алманбет был вне себя, глаза его горели, изо рта его вырывались слова упрека:
– Если груша ты, Кокчо, а я лишь жалкий шиповник, то готов поспорить, кто из нас умней или сильней. Если лев ты, Кокчо, а я лишь неуклюжий медведь, то будь я проклят, дурачок, если я чуть хуже тебя. Ты у себя в народе мужчина, у себя в селении герой, выедешь за село, ты словно обрюхатившаяся баба. Держи слово покрепче, всегда выполняй клятву, дай руку сюда, Кокчо.
Когда Кокчо протянул руку, Алманбет так тряхнул его, что шапка его из сивой рыси слетела с головы и упала у очага.
– Богатырь Кокчо, не оценил ты мою услугу, значит, зря я старался. Ты пошел на поводу у этих завистников, попрекнул меня куском хлеба и погнал к калмакам, как паршивую овцу. Я не я, если я не сяду на Когала, которого ты не захотел отдать, если я не надену на плечи твои доспехи Коккубо, которые ты не счел достойными для меня.