АЛМАНБЕТ ПРИХОДИТ К КОКЧО
Оскорбленный Кокчо злобно закричал на сидевших:
– Где вы, витязи мои, хватайте его быстрее, схватите этого бродягу и зарежьте на моих глазах! Не дайте убежать ему, разрубите его мечами!
Изо рта извергая огонь, словно разбушевавшееся пламя, из глаз рассыпая уголья, будто тигр с черными полосами, когда Алманбет вынул свой меч из ножен и завопил во весь голос, никто не посмел подойти к нему и только издали пытались махать мечом да бросать ножи в его сторону. Ни один кинжал не смог проткнуть кольчугу, и все они попадали кучей рядом с Алманбетом.
"Оказывается, они хотели убить меня, – понял злые намерения завистников Алманбет. – Убить бы их всех во главе с ханом Кокчо, но после того, как нажил себе врагов как из китаев и калмаков, так и из казахов, куда я пойду и где меня примут? Пусть они будут подлыми, а я сдержусь, не стану проливать кровь нескольких казахов". И, повернувшись к ним спиной, он направился наружу, а испуганные его гневом казахи от страха распахнули пред ним двери.
Алманбет сел на своего коня Сарала, привязанного к столбу, и не знал, куда направиться, задумался и замер на месте. Как раз в это время навстречу ему в шелковом шуршашем платье вышла черноокая Акеркеч из белой ставки.
– Повороти немного, Алманбет, погоди, у меня к тебе слово есть, выслушай меня. Ссорятся и отец с сыном, и братья меж собой, но куда им деться, снова возвращаются. Какие бы обиды не были, они все равно назавтра забываются, так что если кто из них умрет, всегда плачут и хоронят его. Ты сам видел, что Кокчо пьян, и в его окружении его же враги. Кокчо, бедняжка, такой доверчивый и верит любому, кто первым придет и скажет, уж такой он глупышка, но в душе у него нет зла. Завтра же, когда протрезвеет, он будет горько об этом сожалеть, будет сердиться на своих врагов, как малое дитя. Не берите в душу слова пьяного мужика, не подобает вам с обидой в сердце уходить от нас, простите его на первый раз и останьтесь здесь.
Слова Акеркеч задели за живое Алманбета. Разочаровавшись в Кокчо, вспомнив, как готовы были ножи и кинжалы, понимая, что на его месте другого бы уж давно прикончили, Алманбет резко ответил Акеркеч:
– Невестушка, не сердитесь. Даже если он сочтет меня пророком, я не смогу больше оставаться с Кокчо. Назад мне возвращаться нельзя, тогда, возможно, меня убьют, поэтому не проси остаться.
Поняв, что Алманбет не вернется, Акеркеч запричитала:
– Тебе негде остановиться, у тебя даже нет друзей, да и народ твой китаев не примет тебя, как же ты пойдешь один, без поддержжки, без подмоги и без помощи? Куда ты теперь поедешь, где станешь искать себе приют? Стану расспрашивать у прибывших гостей и торговцев, скажи, Алманбет, где тебя искать?
– Я сжег дорогу к своему народу, к чужому закрыл все врата, невестушка. В каких горах я укроюсь, у какого народа найду приют, на какой земле пущу свои корни, я даже не знаю. Полечу я, словно ястреб со стальными шпорами, увижу древо густое, сяду на ветку, не склонится, не сломается, там, наверное, и останусь, невестушка. Что судьба пошлет, то и увижу, а придет мой час, то и погибну.