Шаповалов В.И. Эпос "Манас" и русский филолог Е. Поливанов. Становление творческой методологии русского перевода кыргызской эпической поэзии
Оригинальная версия: // Эпос "Манас" как историко-этнографический источник. Тезисы международного научного симпозиума, посвященного 1000-летию эпоса "Манас". - Бишкек, 1995. - С. 101-103
Можно констатировать, что перевод кыргызской литературы на русский язык возник одновременно с самой национальной литературой, исторически они — ровесники. Этим создана нетривиальная ситуация, когда моментально отреагировавший своим возникновением на оформление молодой литературной культуры русский перевод обращается к ее предыстокам: первый мощный вектор переводческого отбора связал русскую переводную литературу и уникальный кыргызский эпос.
Интерес к кыргызской художественной культуре вышел за рамки ориентальной традиции в 20-е годы; качественные же изменения в духовном взаимопознании соотносятся с деятельностью Е. Д. Поливанова. Вклад гениально одаренного филолога в переводовед-ческое исследование и в перевод эпоса "Манас" имел определяющее значение для становления принципов перевода кыргызской поэзии.
Принципиально важным представляется синтетический характер деятельности Е. Д. Поливанова — исследовательской, научно-организаторской, творческой. Как переводчик Поливанов оставил довольно значительный материал "русского" "Манаса", из которого лишь малая часть публиковалась в 1935—36 годы. Как исследователь он, кроме известных в последние десятилетия стиховедческих статей, оставил ценнейший труд — "О принципах русского перевода эпоса "Манас" (Тезисы доклада)", также опубликованный много позже (1968), который вырос из вступительной заметки-комментария к первой переводческой публикации 1935 года и позже послужил (скорее, по свидетельству С. И. Липкина, в форме устных консультаций) руководством для победителей гослитиздатовского конкурса на лучший перевод фрагмента "Манаса" (1936).
Переводовед и переводчик, теоретик и практик в Поливанове не обнаруживают единства, поскольку не обнаруживают соизмеримости исследовательского и творческого начал. Отчетливо представляя амбивалентность природы перевода, Поливанов резко разделяет задачи "подстрочного переводчика" и "поэтического обработчика", придавая работе первого особое значение. Императивность, скрупулезность, требовательность в рекомендациях к подстрочному переводу контрастируют со сдержанностью, известной деликатностью по отношению к "литобработке". Сложность задачи в "весьма крупных различиях между поэтической техникой кыргызского текста и привычными для русского читателя формально-поэтическими приемами", констатирует исследователь, определяя тип стиха эпоса ("силлаботонический", сравнительно с "тонико-силлабическим" русским стихом), доминанту "внешней аллитерации", канонизированной отнюдь не менее, чем рифма, в которой он отмечает прежде всего "тавтоморфемность", семантическую вторичность.
Иными словами, поливановские рекомендации в области стихотворной поэтики ощутимо системны. Информацию эту он предлагает использовать в комментирующей рекомендательной форме в "кратких письменных указаниях" подстрочника ("размер, размещение ударений, цезуры и проч."), не оставляя при этом за подстрочником права на "отражение формально-поэтических приемов" подлинника. Возникающее противоречение углубляется тезисом — "никаких отступлений от оригинала", в то время как художественному воплощению, "ставящему своей задачей создание созвучного подлиннику произведения", некоторые отступления такого рода "могут быть признаны позволительными". Мотивируя это, Поливанов предостерегает от "руссизмов" ("как в поэтическом, так и в подстрочном переводе должны быть сохраняемы coleur locale и coleur historigue подлинника"), но и от креолизации — "загромождения перевода непонятными для русского читателя словами". Среди послаблений поэтической интерпретации — "безусловная необязательность соблюдения аллитераций" в силу "акцентуационных различий" (что практика перевода довольно легко опровергла), "соблюдения принципа эквилинеарности", понимаемой им как "тождество числа стихов" (опровергаемая уже не только практикой, но и европейской теорией перевода), наконец, противоречивые рекомендации относительно "тождества размера и числа слогов", где глубокое понимание природы инонационального стихосложения Поливановым-теоретиком опровергалось его собственными переводами, их непрофессиональной стихостилистикой.
Вместе с тем это была первая целостная программа, послужившая фундаментом, имплицитно использовавшимся для всех последующих построений теории и практики перевода кыргызской поэзии, — программа, если и не успевшая отлиться в завершенную концепцию, то во всяком случае имевшая глубокое порождающее значение: вне сомнения, из верно прочитанных полива-новских рекомендаций выросло открытие "Манаса" переводчиками. Редко какой национальной переводческой традиции выпало получить на самом старте столь мощное культрегерское провидение, идущее, безусловно, от брюсовских штудий, формально-функционального подхода.